Вскрик был наяву – это не выдержал поэт-лирик. Остальные быстро допили коньяк, остававшийся еще в бутылке.
– «То не человечья рука держала его, – невозмутимо продолжал Иван Сергеевич, – но шерстистая лапа зверя острыми когтями вцепилась ему в запястье. И с невыразимой силой тянула его наверх. Волна страха разом охватила несчастного, тщетно забился он, пытаясь освободиться от стального зажима. А рука оборотня все так же уверенно тянула его вверх.
«И внезапно когтистые пальцы разжались. И путника, отбросило от уступа, до края которого ему оставалось всего ничего, – не более полуметра отделяло его от благословенной земли, напоенной терпкими ароматами трав, иссушенных южным солнцем. И с изумлением, застывшим на лице, обрушился путник вниз – на мелкий песок пляжа, пропитанный океанскими водами. Неродившийся крик угас. Тело, дернувшись, застыло в странной позе человека, пытавшегося охватить весь мир распростертыми руками, а в кулаках были зажаты, словно обереги, горсти морского песка.
«Светало. Начинался прилив».
Иван Сергеевич окончил чтение и отложил распечатку. Но еще долго в комнате царила необыкновенная тишина: гости, замерев, по-прежнему вслушивались в отзвучавшие слова. Иван Сергеевич кашлянул негромко, весьма довольный. Все четверо вздрогнули, зашумели, налили, не стесняясь, из новой бутыли, выпили во здравие удивительного писателя и закусили: в самое короткое время в комнате сделалось шумно от произносимых похвал и звона хрусталя.
Гости хвалили новый рассказ столь искренне и с такой охотою, что Ивану Сергеевичу ничего не оставалось, как достать рукопись нового романа, еще не вычитанного и начать первую главу. А затем еще и еще одну, автор уже заразился всеобщим восторгом, и читал без остановок, будто сам торопясь узнать, к чему приведет героев следующая страница творения.
Именовался роман весьма загадочно: «Si tu non veneris ad me, ego veniam ad te», что переводилось приблизительно так: «Если ты не придешь ко мне, я приду к тебе». В тексте эта фраза составляла часть страшного заклинания, вызывающего разных нетопырей головы посмевших прочесть эту фразу вслух.
И вот тут, когда Иван Сергеевич прочел означенное заклинание: с чувством, с толком, с расстановкой, – и готовился продолжить чтение дальше, в кухне что-то явственно хлопнуло и запахло… серой, что ли.
Дверь в гостиную неожиданно приоткрылась. Но в темном проеме никого не было видно, лишь слышалось, как нечто не шибко великое, перевалив порожек, поползло в комнату, переваливаясь и пыхча.
Гости перевели взоры в направлении полутемного угла, откуда доносились мягкие шлепки и пыхтение. Шлепки уверенно приближались. И вот, наконец, приблизились настолько, что из темноты, показалась здоровенная, с армейский ботинок цвета хаки сорок седьмого размера, рогатая жаба. Она медленно переставляла лапы, толщиною с руку ребенка, а глаза ее, повертываясь в глазницах, впивались по очереди в каждого из пришедших, заставляя того замереть на месте и против воли вглядываться в нежданную гостью.
Подойдя к столу, жаба оглядела собравшихся еще раз, особенно долго разглядывая побелевшего поэта-лирика, а затем взглянула на переднюю лапу, приподняв ее к глазам – на запястье лапы находились изящные часики. Помолчав немного, грудным голосом жаба произнесла:
– Уж полночь близится, а Германа все нет…
И покачала головой недовольно.
Этого оказалось достаточно. Даже более чем: гости сорвались с мест, не слыша ни хозяина, ни криков друг друга, хватали с вешалки верхнюю одежду и спешно выбегали в коридор.
Зашнуровывали ботинки они уже у автобусной остановки.
Иван Сергеевич обернулся к жабе. Та улыбнулась в ответ, махнула лапой; тотчас ввысь поднялся дымный столп и распался. А из него вышла супруга, Василиса Петровна, складывая в пальцах жабью шкурку. Она подошла к шкатулке на серванте и уложила шкурку в особое отделение с надписью «рогатая жаба», рядом находились еще несколько таких, общим числом более двух десятков, каждая сопровождалась коротким пояснением: «жаба обыкновенная», «квакша», «лягушка веслоногая» и прочие.
– Бася! – возмущенно воскликнул писатель.
– Что Бася, – недовольно откликнулась жена. – Я уже триста лет Бася.
– Ну нельзя же так. Они мои друзья…
– Посмотри на время, а потом уж говори. Устроили свинарник, неужто ты убирать будешь? Вот именно, качай головой. И уборка, и готовка, и постель – и все я, везде я! Даже роман и тот вычитай. Ты человек занятой, – то диспут, то встреча, то фуршет.
– Но Бася, но нехорошо же вот так…
– Без разговоров. Помоги мне убрать со стола и марш спать. Я устала, как не знаю кто, а мне еще с правкой возиться.
Обреченно вздохнув, Иван Сергеевич понес вслед за супругой грязные тарелки. И только оставшись в кухне один, вздохнул тяжело, и мрачно пробормотал вполголоса:
– Как была жабой, так жабой и осталась.
И тут же натянуто улыбнулся и поспешил в гостиную.
Амурские волны
Автор благодарен Дмитрию Сошникову за идею использования музыки в мистических связях
Началось все с того, что я увидел сон. Нет, я иногда вижу сны, как и все: непримечательные, серенькие, заурядные. Но этот… я его сразу запомнил. И даже не в силу последующих событий, но как нечто удивительное.
Обычно мне снится всякая ерунда про жену или работу, а тут на тебе. Я оказался на балконе черного хода нашей многоэтажки, вечером холодного осеннего дня, хотя на дворе как раз стоял самый что ни на есть поздний май, а рядом со мной – жена моего давнего товарища, покойница. Честно, я не сразу понял, в каком она качестве, поначалу просто запамятовал. Мы с Власом не то, чтоб часто встречались, но отношения поддерживали. А с его половиной – да я почти и не знал ее, оба по привычке так и выкали друг другу. Какое ж это знакомство.
И тут она: в скромном платье, в платке, как в церковь собралась. Увидела и говорит, мол, слава богу, наконец, пришли, а то я с вами уже неделю пытаюсь связаться. И все через сны, понятно.
– Неделя тяжелая была, – зачем-то начал извиняться я, – товары не расходятся, склад забит, а еще отказы приходят. До пятницы пахал, как ненормальный. Какие уж тут встречи.
– Понимаю. Простите, что отвлекаю в воскресный день, но понимаете, – она надолго замолчала, а потом произнесла: – Я никак с мужем связаться не могу. А вы технарь, инженер, человек знающий. Да еще и работали по специальности, – это она на мои два года в НИИ систем связи намекнула. Но когда ж это было-то. – Я все перепробовала, но в голове знаний-то никаких, а вы совсем другое дело.
Вот тут только я сообразил, что говорю с умершей. И попытался проснуться. Какое там. Елизавета вцепилась в руку и, глядя в глаза, продолжила объяснять. В жизни бы вас не побеспокоила, но я все время, как мое дело сейчас решается, нахожусь в подвешенном состоянии, четыре месяца уже, вот и хотела с мужем пообщаться. Дело очень важное. Лично его касается и меня, но я-то, сами понимаете, где, а он…
